Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

На машину военные люди не обратили ни малейшего внимания, похоже было, что они и не собираются действовать, а стоят тут просто, так: поставили — и стоят, и если едет машина, хотя бы и с помятым слегка передком — то и пусть проезжает, это не их, не солдатское дело. Милов плавно объехал площадь, повинуясь знаку «круговое движение»; для этого ему пришлось переехать валявшуюся на асфальте сорванную вывеску на фромском языке. Ева позади тихо застонала, Милов бросил взгляд в зеркальце — глаза ее были закрыты, нога, видимо, не успокаивалась.

— Теперь уже недалеко, — сказал Граве голосом, близким к нормальному. — Тут скоро будет небольшая улочка — направо…

Милов кивнул, Однако, когда пришло время поворачивать, он резко затормозил. Там, куда надо было свернуть, шла драка, сражались две группы, с каждой стороны человек по двадцать, ни волонтеров, ни солдат среди них не было. Дрались безмолвно и жестоко, кто-то уже валялся на асфальте — трое или четверо, на них наступали ногами, о них спотыкались. Мелькали кулаки, палки, велосипедные цепи — впрочем, цепи, может быть, шли в дело и мотоциклетные. Но с противоположной стороны улицы уже приближалась бегом группа волонтеров — то ли чтобы влиться в побоище, но может быть, они хотели просто разнять драчунов.

— Это все фромы, — проворчал Граве. — Сводят счеты…

— С обеих сторон фромы? — уточнил Милов.

— Нет, я имел в виду, что напали, конечно, фромы — это их квартал. Как мы ни стараемся…

— Здесь нам вряд ли удастся проехать.

— Ничего, — сказал Граве, — можно и по следующей улице.

В следующую они свернули беспрепятственно. Было почти безлюдно, только навстречу шли трое: один впереди, двое за ним. У переднего руки были связаны за спиной, лицо в кровоподтеках, один глаз заплыл, на труди его висел на веревочке кусок картона или фанеры, на нем что-то было написано. Двое конвоиров-добровольцев были вооружены: один берданкой, другой обрезом, на боку второго висела старинная сабля, ножны чиркали по тротуару. Милов сбавил скорость. Ева открыла глаза, спустила ноги с заднего сиденья, стала садиться: решила, видимо, что приехали. Арестованный, увидев машину, вдруг кинулся к ней; тот, что был вооружен обрезом, не колеблясь, выстрелил. Промахнулся, но бежавший упал на колени — может быть, от страха подогнулись ноги, но выходило так, словно он на коленях умолял спасти его. Задние подбежали, стрелявший, передернув затвор, выстрелил еще раз, в упор.

— Остановите! — крикнула Ева.

Милов прибавил скорость.

— Ужасно… Вы видели, что там было написано? «Я отравлял планету, я заслужил смерть!» Остановите же, Дан, может быть, он только ранен…

— Добьют, — выговорил Милов сквозь зубы. — Вам хочется лечь рядом с ним? Поймите, наконец: мы сейчас в другом мире, где все ваши добрые принципы не действуют.

— Перестаньте быть таким невозмутимым! — крикнула Ева. — Ненавижу…

— Да что господину Милфу, — горько сказал Граве. — Это ведь не его страна, доктор, и не его соотечественники…

— Это и не моя страна — и тем не менее…

— Вы живете у нас достаточно давно.

— Дан, ну отчего вы так жестоки?

— Для меня люди — везде люди, — проговорил Милов, круто выворачивая влево: навстречу шли волонтеры числом не менее роты; вооружены они были, как полагалось, у трех или четырех были даже пулеметы, некоторые несли коробки с лентами.

— Может быть, хоть они наведут порядок? — вслух подумал Граве.

— Возможно, — буркнул Милов, — только какой? Вряд ли тот, старый, который вам, господин Граве, так по вкусу. Хотя мне, откровенно говоря, многое еще не ясно…

— Я лежала, — сказала Ева, — и мне были видны верхние этажи — с транспарантами, с надписями… «Сжечь машины», «Долой технику», «Мы хотим дышать», «К ответу ученых», «Позор правительству», «Спасем наших детей»… Но ничего не говорилось о том, что надо убивать людей.

— А это и не полагается говорить, — сказал Милов, слегка пошевеливая руль. — В наше время это делается без предварительной рекламы. Бывают, конечно, исключения — но это когда выступают хулиганы, уличные или политические. А серьезная сила молчалива… Нам далеко еще?

— Совсем близко. Видите улочку? Налево.

Сворачивая, Милов успел прочитать табличку на углу.

Карму гант, так назывался переулок.

— Куда вы привезли нас, Граве? — не удержался он.

— Это вы привезли меня, Милф. Домой. Я немного растерян, и… Надо решить, что делать дальше, и мне хотелось застать Лили, пока она еще не ушла. Да и вам не мешает отдохнуть, выпить хотя бы по чашке кофе… Прямо, прямо.

Улочка была застроена небольшими домами — не выше четырех этажей, но добротными, солидными — домами для зажиточных людей. Она была, наверное, зеленой и тенистой — когда деревья еще были зелеными. Но стволы их, полумертвые, окаймляли проезжую часть и сейчас.

— Вон к тому дому — серому, номер шесть.

«Так, — подумал Милов, послушно снижая скорость. — Карму гант, номер шесть. Смешные совпадения бывают в жизни: совершенно случайно я оказался там, куда не только Граве, но и мне самому нужно. Однако он, похоже, к моим делам никакого отношения не имеет — мне нужен другой человек, тот, что живет в тринадцатой квартире…»

Он затормозив, и Граве тут же выскочил из машины.

— Слава Боту! Кажется, все в порядке…

И подъезд, возле которого они остановились, и вся улочка выглядели спокойно, мирно, достойно, словно тут же, неподалеку, на главных улицах, не убивали людей.

— Спасибо, мистер Милф, огромное спасибо! — Милов и не подозревал, что Граве способен быть таким оживленно-радостным, как сейчас. — Откровенно говоря, я и не надеялся уже: ведь происходит что-то апокалиптическое… Ева, я надеюсь, Лили немедленно сделает вам перевязку, и сразу же позвоните домой, чтобы успокоить… Милф, вас я, разумеется, тоже приглашаю!

— Принимаю, — ответил Милов, потому что ему все равно нужно было в этот дом, а кода он не знал — тут в инструктаже был пробел, код он должен был выжать из Карлуски вместе со множеством всякой другой полезной информации.

Они вошли в подъезд. В вестибюле было темно, в швейцарской — пусто.

— Странно, — сказал Граве. — У нас тут всегда освещено, да и Мартин не позволяет себе… Сюда, прошу вас, направо, к лифту.

Он нажал кнопку, но лампочка не вспыхнула, дверцы не разъехались, не послышалось и приглушенного рокота снижающейся кабины.

— Не понимаю. Похоже, что в доме нет электричества. Когда-то так уже случалось — пока еще не была построена станция. Мартин, вероятно, повел монтера вниз, к распределительному щиту. Может быть, вы обождете? А я…